"более чужой,чем чужак" Ф.Кафка
Видел как-то отрывки спектакля "Превращение" В.Фокина (он же снял фильм с Мироновым).
Так понравились те отрывки (Грегора играет К.Райкин) !
Нигде не могу найти этот спектакль,чтобы скачать.
Вот,нашёл интересную рецензию.
Когда расслабиться невмочь
Валерий Фокин поставил "Превращение" на малой сцене театра "Сатирикон". В Роли Грегора Замзы - Константин Райкин
"У нас не будет триллера. Для меня в этом произведении вообще нет ничего такого, что бы заставило намеренно пугать зрителя, оно вообще не страшное, для меня оно скорее мучительное, щемящее", - говорил Константин Райкин в начале репетиций "Превращения". Я слушал его вполуха, давно отвыкший верить в рассказы актеров ли, режиссеров ли о своих спектаклях. А Райкин ведь говорил чистую правду. Именно щемящий, мучительный, трепетный.
Грегор Замза, которого играет Константин Райкин, умирает в финале. Вернее, умирает Грегор, превратившийся в страшное насекомое (ибо едва происходит с ним эта фантасмагорическая метаморфоза в новелле Кафки он почти тут же лишается фамилии, и только имя остается с ним до самой смерти; семья отвергает его, проклинает и губит в конце концов - избавляется от проклятия). Но никому не становится легче; спускаясь на сцену с высоты специально для спектакля выдуманного и выстроенного павильона, в котором есть место для квартиры семейства Замза и для шестидесяти зрителей, каждый из них чувствует не облегчение, - наоборот, тяжесть. После первого раза мне вздумалось заметить Фокину, что у спектакля некоторым образом отсутствует внятный финал, достаточно было добавить, по моему разумению, два-три вспыхивающих в разных местах и на разных уровнях этой сложности сценической конструкции световых пятна, и придет желаемое облегчение, мне недоставало мерцания - последних всплесков покидающей эти комнаты души. Фокин ничего не стал объяснять и менять ничего не стал. Я посмотрел спектакль по второму разу и принял финал - не по привычке, а вместе с пришедшим пониманием. В полутьме, которая заполняет все пространство квартиры Замза, слышен только повторяющийся из раза в раз звук (слово? Обрывок музыкальной фразы? - уже не помню): между повторением и смертью естественно поставить знак равенства - ничто не кончается со смертью, душа, страдания которой причиняли самую непереносимую боль, болит и после. "Если болит душа, - говорит героиня другой премьеры марта, пьесы Мрожека "Любовь в Крыму", - невозможно понять, ты жив или нет".
Райкин играет Замзу хорошо. Очень хорошо. Так, что лучше сыграть и нельзя. Чушь собачья. Все слова - не о нем, не о том, что делает Райкин на сцене, что делает он со зрителями. Слаба моя речь, чтобы выразить меру его пронзительной, выматывающей и по-настоящему трагической игры. Не было бы его сегодня, не стоило и затевать эту работу, да Фокин, я знаю, и сам считает так. В тот момент, когда Грегор Замза, проснувшись, понял, что "это не было сном", что эти страшно барахтающиеся ноги и этот чешуйчатый живот - его, я сам почувствовал физическое недомогание. Я испытывал те же муки, мне казалось: захоти я сказать что-то в эту минуту, я сумею выдавить из себя один лишь этот отвратительный жужжащий звук. Неподдельное страдание, самое что ни на есть человеческое, застыло в его глазах, разучившихся плакать. Страдания такой силы, переживаемые даже не в трех шагах, в некоторые минуты - на расстоянии вытянутой руки от глаз зрителей, с легкостью сносить невозможно. Нет сил. Не понимаю, как можно так играть.
…Можно было сделать спектакль, который бы вызывал омерзение, а между тем в спектакле Валерия Фокина и соавтора его последних работ, композитора Александра Бакши, скорее заметно отсутствие натуралистических подробностей, почти целиком оставшихся за границами их "Превращения". Здесь, как и в их предыдущей совместной работе, "Нумере в гостинице города NN", вообще немного слов, немного текста Кафки. Слова, как и весь сюжет, подверглись не элементарному просеиванию сквозь легко вообразимое сито, а некоей невообразимой возгонке, плавлению, выпариванию и бог весть каким еще уже позабытым мною сложным химическим и прочим процессам, в результате которых получилось доселе неведомое соединение. Экстракт? Может быть. В его насыщенности сомневаться не приходится.
Сильнодействующее средство.
Как и "Нумер в гостинице города NN", такой спектакль не мог длиться долго, лишних три минуты могли не испортить - убить так кропотливо выстраиваемое, так долго выверяемое сооружение (говорю о самом спектакле, о действии, но имею в виду и подвижную конструкцию, поставленную в зависимость от взгляда Грегора - до и после превращения, конструкцию, которую придумал не театральный художник, а скульптор и архитектор Вячеслав Колейчук; чем ближе финал, тем сильнее сходство придуманного для театра павильона с неким страшным аттракционом в каком-нибудь "Луна-парке" для самых взрослых). Но спектакль кончается вовремя. К зрителям легко возвращается дар речи. Но еще какое-то время хочется не говорить.
Так понравились те отрывки (Грегора играет К.Райкин) !
Нигде не могу найти этот спектакль,чтобы скачать.
Вот,нашёл интересную рецензию.
Когда расслабиться невмочь
Валерий Фокин поставил "Превращение" на малой сцене театра "Сатирикон". В Роли Грегора Замзы - Константин Райкин
"У нас не будет триллера. Для меня в этом произведении вообще нет ничего такого, что бы заставило намеренно пугать зрителя, оно вообще не страшное, для меня оно скорее мучительное, щемящее", - говорил Константин Райкин в начале репетиций "Превращения". Я слушал его вполуха, давно отвыкший верить в рассказы актеров ли, режиссеров ли о своих спектаклях. А Райкин ведь говорил чистую правду. Именно щемящий, мучительный, трепетный.
Грегор Замза, которого играет Константин Райкин, умирает в финале. Вернее, умирает Грегор, превратившийся в страшное насекомое (ибо едва происходит с ним эта фантасмагорическая метаморфоза в новелле Кафки он почти тут же лишается фамилии, и только имя остается с ним до самой смерти; семья отвергает его, проклинает и губит в конце концов - избавляется от проклятия). Но никому не становится легче; спускаясь на сцену с высоты специально для спектакля выдуманного и выстроенного павильона, в котором есть место для квартиры семейства Замза и для шестидесяти зрителей, каждый из них чувствует не облегчение, - наоборот, тяжесть. После первого раза мне вздумалось заметить Фокину, что у спектакля некоторым образом отсутствует внятный финал, достаточно было добавить, по моему разумению, два-три вспыхивающих в разных местах и на разных уровнях этой сложности сценической конструкции световых пятна, и придет желаемое облегчение, мне недоставало мерцания - последних всплесков покидающей эти комнаты души. Фокин ничего не стал объяснять и менять ничего не стал. Я посмотрел спектакль по второму разу и принял финал - не по привычке, а вместе с пришедшим пониманием. В полутьме, которая заполняет все пространство квартиры Замза, слышен только повторяющийся из раза в раз звук (слово? Обрывок музыкальной фразы? - уже не помню): между повторением и смертью естественно поставить знак равенства - ничто не кончается со смертью, душа, страдания которой причиняли самую непереносимую боль, болит и после. "Если болит душа, - говорит героиня другой премьеры марта, пьесы Мрожека "Любовь в Крыму", - невозможно понять, ты жив или нет".
Райкин играет Замзу хорошо. Очень хорошо. Так, что лучше сыграть и нельзя. Чушь собачья. Все слова - не о нем, не о том, что делает Райкин на сцене, что делает он со зрителями. Слаба моя речь, чтобы выразить меру его пронзительной, выматывающей и по-настоящему трагической игры. Не было бы его сегодня, не стоило и затевать эту работу, да Фокин, я знаю, и сам считает так. В тот момент, когда Грегор Замза, проснувшись, понял, что "это не было сном", что эти страшно барахтающиеся ноги и этот чешуйчатый живот - его, я сам почувствовал физическое недомогание. Я испытывал те же муки, мне казалось: захоти я сказать что-то в эту минуту, я сумею выдавить из себя один лишь этот отвратительный жужжащий звук. Неподдельное страдание, самое что ни на есть человеческое, застыло в его глазах, разучившихся плакать. Страдания такой силы, переживаемые даже не в трех шагах, в некоторые минуты - на расстоянии вытянутой руки от глаз зрителей, с легкостью сносить невозможно. Нет сил. Не понимаю, как можно так играть.
…Можно было сделать спектакль, который бы вызывал омерзение, а между тем в спектакле Валерия Фокина и соавтора его последних работ, композитора Александра Бакши, скорее заметно отсутствие натуралистических подробностей, почти целиком оставшихся за границами их "Превращения". Здесь, как и в их предыдущей совместной работе, "Нумере в гостинице города NN", вообще немного слов, немного текста Кафки. Слова, как и весь сюжет, подверглись не элементарному просеиванию сквозь легко вообразимое сито, а некоей невообразимой возгонке, плавлению, выпариванию и бог весть каким еще уже позабытым мною сложным химическим и прочим процессам, в результате которых получилось доселе неведомое соединение. Экстракт? Может быть. В его насыщенности сомневаться не приходится.
Сильнодействующее средство.
Как и "Нумер в гостинице города NN", такой спектакль не мог длиться долго, лишних три минуты могли не испортить - убить так кропотливо выстраиваемое, так долго выверяемое сооружение (говорю о самом спектакле, о действии, но имею в виду и подвижную конструкцию, поставленную в зависимость от взгляда Грегора - до и после превращения, конструкцию, которую придумал не театральный художник, а скульптор и архитектор Вячеслав Колейчук; чем ближе финал, тем сильнее сходство придуманного для театра павильона с неким страшным аттракционом в каком-нибудь "Луна-парке" для самых взрослых). Но спектакль кончается вовремя. К зрителям легко возвращается дар речи. Но еще какое-то время хочется не говорить.
-
-
10.07.2008 в 03:03-
-
10.07.2008 в 03:07